***

Катится солнце - искрометный диск 
Под затаившимся безумным сводом. 
Пророк перед сочувственным народом 
Глазами гонит солнечный мениск.

Он слышит чаек очумелый визг 
(Как снизу, от сетей, пахнуло йодом!), 
Он чувствует спиной: неспешным ходом 
В молчанье следует угрозный сыск...

Пророк вперяет красные глаза 
Над впалыми щеками без кровинки 
В край неба - там сгущается гроза,

И морщит лоб в смертельном поединке
С желаньем горечи... там луг, а за -
Трех виселиц взметнулись крестовинки.

***
 
Тогда, в июне, был же ведь покос: 
Здесь в сочных травах утром косы пели 
И жаворонки над травой звенели, 
Перекликаясь с острым визгом кос.

Ушли луга далеко под откос,
Но как высоко вознеслись панели!
А травы, как и в прошлый год, поспели
И в дреме ждут - когда же сенокос?

Вот возле напряженного бетона 
Коса опять запела монотонно, 
И жаворонок пискнул в синеве...

Никак сосед решил за травку взяться: 
Откуда косарям здесь было взяться -
В тоскующей по косарям траве?

***
Вы, очи, - не глаза, а две звезды, -
Сияющие сладостно, несмело... 
Как выстроена речь ее умело: 
Бежит с журчаньем ключевой воды.

Взгляд может тронуть горные гряды... 
Походка... проплыла иль пролетела? 
И никакого всякого там тела -
Не бриллиант чистейшей ли воды?

Пусть добродетели наперечет -
Гнездо они все в этом сердце свили. 
Я мыслей не встречал таких по силе:

Ах, ваша мысль - как золотистый мед! 
И я люблю вас преданно и жарко - 
Не мучайте меня! Воклюз... Петрарка...

***

Вот мой куррикулум - родился в год 
Тридцать седьмой, кристальный, беспощадный. 
Себя истратил в пошлости площадной,
 Болел, как все, и верил, что пройдет.

И надо мной всегда смеялся тот, 
Кто на гортань мне встал стопою стадной -
Он не дал мне продлиться в речи ладной, 
Язык отъят и мой разорван рот.

Смотри: я мертв, я истреблен судьбой -
И мстителен мой хохот над тобой -
И небо я от звезд рукою вытер...

А ты? Смеешься все еще, Юпитер, 
Над той единственной живой душой, 
Что мне в ночи сияла, как юпитер?!

***
 
Шеншин, твоя посмертная тоска 
Меня сейчас, как никогда печалит:
Она как греза с дулом у виска,
Или пластрон, что свежей кровью залит. 

Не понимаю, отчего резка 
Так в лунном свете роща, кто в ней скалит 
Стволы белей приречного песка 
И почему мне в ноздри тленом валит.

 Твой мир я видел: из окна тюрьмы, 
Стучася с долбоебистостью  дятла
К приметам лета и концам зимы. 

Ну, до чего ж вы чешете заядло,
Властей кумиры, толп подхалимы, -
Поэты, элегическое падло!

* * *

Эстетика теперь не в моде:
Талант, усердье - чепуха...
Еще в искусстве нет греха,
Роскошном, как ничто в природе...

И как творить в подобном роде,
Отягощая лемеха
Тучной землицей под ха-ха
Былых сотрудников в исходе!

Ых! - скажешь только да махнешь
В сердцах рукою, да почешешь
Москвою, и внучка тетешишь

У прежней любушки, и пьешь
Жасминный чай - пустяк? Так все ж... -
А тем и сердце распотешишь...

***

Я вас любил, любовь уже не может
Быть в этом сердце, втоптанном в назем.
Но это сообщенье растревожит,
Мадам, вас вряд ли... Ну его совсем!

Я каждою строкой моих поэм
Любил вас - и меня все это гложет.
Я не смогу вас вютравить ничем -
Ни робость тут, ни ревность не поможет.

Я, право, вас любил, хоть вы дрянцо,
Хоть вы меня держали за прислугу
И обхихикивали хитрецо.

Я отдал вас очередному другу.
Я сбился с толку, но не спился с кругу.
Я в омерзении закрыл лицо.

*** 

Я вас любил, прекрасные сады,
Зимою поджидая с нетерпеньем
Поры, когда и кипенью, и пеньем
Вы канете в окрестные пруды.

Я вас любил, веселые труды
Над рифмой, сопряженные с терпеньем,
И холод Благовещенья Успеньем,
И на Крещенье - проливень воды. 

Я вас любил, во мхах лесные кочи,
И первую звезду на небесах, 
Хожденье в шумнолиственные ночи... 

И вас, изборники прозрачных саг, 
И вас, бездоннные, как море, очи - 
С ресницами, как стрелки на часах.

***

Я, Вилли Шекспир, туши продавал,
Я караулил лошадей для ренты,
Когда Бербедж срывал аплодисменты,
Когда театр от страха подвывал.

Я за семь фунтов Гамлета отдал.
Его бы за ночь написал так хрен ты, -
Чудны всегда мне были импотенты,
Но только этот все не покидал.

Когда в партере те же мудаки
Рыдают в увлажненные платки, -
Скажите, положив на сердце руку,

Что Вилли, парень всехний и ничей,
Устал от этой и других ночей,
Что Вилли шутит - чтоб развеять скуку.

***

Я восходил, превозмогая боль,
Голгофою моей, путем проклятым,
И ты возникла вдруг с прозрачным платом,
Ты им висков моих отерла соль.

Отерла кровь мою, скажи, доколь
Еще страдать? И стал тебе я братом,
А ты сестрой мне. Верь мне, каждый атом
Во мне тобой пропитан. Оттого ль,

Что твой батист прохладен, как сугроб?
Он пропитался хорошо: взгляни-ка,
Алеют капли словно земляника...

О, положи его еще на лоб...
Я губ твоих почувствовал озноб,
Возлюбленная, смерть, о Вероника!

***
                 
Она сказала мне - пока жива,
Должна предупредить вас - я кусаюсь. 
Я отвечал на то, что я - лягаюсь. 
И все-таки она пока жива!

И все же ничего похожего
В ней на других я не увидел - каюсь! 
Обрисовать ее я не пытаюсь.
Она - мадмуазель Погожева.

Она ко мне явилась словно к мэтру, 
В ней росту что-нибудь около метру
Шестидести пяти или семи. 

Читала строчки дивные по метру...
 - В тебе нет вовсе ничего от метру! -
И удалилась, после девяти.

***